Лия Чечик — историк искусства, куратор, директор-организатор Школы искусств и культурного наследия Европейского университета в Санкт-Петербурге.
У Микеланджело Моисей с рогами, у Рембрандта — без.
Этим небольшим актом иконографической коррекции образ еврея был перенесен из мира чудовищ в мир людей. В нидерландском искусстве, в отличие от любого другого христианского искусства до него, еврей вновь становится частью человечества. Так начинается статья известного британского историка Саймона Шамы в каталоге выставки «Евреи в эпоху Рембрандта». Выставка проходила в 1981 году в Еврейских музеях Вашингтона, Лос-Анджелеса, Чикаго и Нью-Йорка. Она стала очередным витком осмысления «еврейского» в творчестве Рембрандта.
На картине «Ужин в Эммаусе», которая сейчас находится в Лувре, появляется новый Иисус, который отличается от традиционных канонических образов.
Рембрандт постоянно экспериментировал с новыми художественными решениями, в том числе с образом Христа.
Такие поиски новых образных решений были частью работы художника с его учениками в мастерской. Изображения создавались с живой модели или с масляных этюдов.
Инвентаризация имущества Рембрандта 1656 года подтверждает наличие двух его собственных работ с изображением головы Христа, а также одной анонимной, созданной с натуры.
Восемь таких учебных этюдов стали частью выставки 2011 года, представленной в Париже, Филадельфии и Детройте.
На этих изображениях, схожих по технике и физиогномике, формулируется новый, живой и естественный образ Спасителя.
Мы позволим себе предположить, что моделью для этих этюдов мог стать один из еврейских соседей Рембрандта по амстердамской улице Бреестраат.
Гари Шварц, один из самых авторитетных специалистов по Рембрандту, в одной из своих ранних работ приводит стихотворение голландского поэта Яна Воса, опубликованное в 1662 году, которое подтверждает, что практика использования еврейской модели действительно существовала. В своем стихотворение поэт описывает одну из картин ученика Рембрандта, Говерта Флинка, критикуя художника за то, что тот использовал в качестве модели еврея:
Не хватает лишь речи, но Флинк отказался
Открытый рот написать, как ни умолял заказчик.
Ведь если б Христос заговорил, он бы хулу изрек,
Ведь сердце не видно в лице, что светит в поток.
Ты спросишь — почему? Ведь модель был еврей, вот и весь урок.
Гари Шварц предполагает, что визуальные образы головы Иисуса были основаны на описании Христа, которое имеется в поддельном письме Публия Лентула, губернатора Иудеи до Понтия Пилата. Это письмо продолжало циркулировать во времена Рембрандта, его ученик Самуэль ван Хогстратен, цитировал это письмо, хотя, похоже, что сомневался в его подлинности.
Его волосы цвета спелого лесного ореха, разделены сверху, как у назареев, и спускаются прямо до ушей, но далее изгибаются, со светлыми прядями, которые распадаются на плечах. У него светлый лоб, без морщин, щеки слегка розовые; нос и рот безупречны. Борода большая и густая, но не длинная, разделенная посередине, а глаза — яркие и переменчивые.
Другая американская исследовательница, соавтор книги «Вера Рембрандта», Шелли Перлов соглашается с этой гипотезой Гари Шварца, но продолжает дискуссию вопросами о том, насколько Рембрандт при создании образов ориентировался на живых моделей из своего еврейского окружения. Масляный эскиз с изображением Иисуса в Детройтском институте искусств наиболее близок к фигуре Христа на картине «Ужин в Эммаусе» 1648 года из Лувра.
Библейский рассказ в Евангелии от Луки начинается с того, что по дороге в Эммаус двое путников встречают Воскресшего Иисуса и не узнают его.
Они рассказывают ему о смерти своего учителя на кресте, а также слухах о его Воскресении, они говорят о крушении своих надежд на скорое избавление Израиля. Иисус, все еще не узнанный, объясняет им, что во исполнение пророчеств, Мессия, прежде чем войти в славу свою, должен был пострадать.
С наступлением вечера, когда за ужином Иисус благословляет и ломает хлеб, ученики, наконец, узнают в нем Спасителя. На картине Рембрандта, следуя библейскому рассказу два путника узнают Иисуса в момент, когда тот разламывает хлеб.
Шелли Перлов в своем исследование приводит для сравнения гравюру Дюрера с тем же сюжетом. На гравюре Христос разрывает хлеб ритуальным жестом, напоминающим евхаристию.
В картине Рембрандта более натуралистичный Иисус отрывает конец косички халы — традиционного хлеба ашкеназской общины Восточной и Центральной Европы для субботней или праздничной трапезы.
Откуда художник знал о таком типичном еврейском хлебе? Рембрандт мог быть знаком с примечанием в нидерландском переводе Библии 1637 года, который объясняет, что Иисус ломал хлеб «по обычаю евреев в начале их трапезы, хлеб их пекли так, что его можно было легко ломать». Художник также мог знать о плетеной хале через свои контакты с евреями в районе, где он жил; или, возможно, видел хлеб, выставленный в еврейских пекарнях. Таким образом, художник здесь ссылается на еврейские обычаи, которые сам наблюдал вокруг себя.
Рембрандт изображал физиономии, обряды и одежду евреев; эти экзотические детали были важны для его передачи реалий раннего христианства в контексте иудейской эпохи Второго Храма.
Согласно библейским описаниям и описанию, данному у Иосифа Флавия, Рембрандт выводит и архитектуру Иерусалимского храма. Кроме того, для создания изображений Иерусалимского Храма у него был доступ к переводу трактата Талмуда о его постройке, выполненному в это время профессором Лейденского университета по ивриту Константином Эмперером.
Шелли Перлов соотносит пространство в изображениях Храма у Рембрандта с современными ему теориями о его планировке и расположении ключевых событий. Она также находит источники в Мишне, которая была доступна Рембрандту в латинском переводе.
Тем не менее, как заключают все исследователи, такие изображения евреев и иудаизма дают лишь «видимость подлинности», все эти детали использовались Рембрандтом для того, чтобы подчеркнуть превосходство христианства над еврейским Законом. И хотя художник не был филосемитом, как было принято думать, начиная с XIX века, тем не менее, он проявлял стойкий и непреходящий интерес к евреям и иудаизму на протяжении всей своей творческой жизни.
Это касалось не только евреев библейской истории, но и тех евреев, которых он видел вокруг себя — тех, кто приехал в Амстердам, чтобы избежать инквизиции в Португалии и погромов в Восточной Европе.
